СИЛА СЛОВА

“И какая же мать

согласится отдать,

своего дорогого ребенка...

чтобы несытое чучело

бедную крошку замучило?”

Почти восемь лет работая председателем Комитета солдатских матерей Калининградской области я как будто бы все эти годы живу в театре абсурда. Военная система настолько пропитана насилием и беззаконием, что их как бы и нет. Ворота любой воинской части напоминают мне кривое зеркало. За ними искажаются все общечеловеческие понятия. За этими воротами уже нет человека и гражданина - есть какой-то абстрактный военнослужащий, который ни человеком, ни гражданином не является ни в коей мере. Военнослужащий по призыву - хуже самой последней скотины, потому что даже самую последнюю скотину хозяин бережет, а военнослужащего беречь не надо - используй два года “в хвост и гриву” двадцать четыре часа в сутки, оскорбляй, издевайся, а что останется потом сбросишь родителям - пусть они мучаются всю оставшуюся жизнь. О какой Конституции, о каких законах может идти речь в системе, где ежесекундное оскорбление личности - это обыденное обращение, где изощреннейшие издевательства и пытки - это “здоровый солдатский быт”.

Испанская Святая Инквизиция могла бы позавидовать массовости и утонченности разработанной системы пыток в Российской армии, главная задача которых - истязать тело и унизить душу, уничтожить чувство собственного достоинства бывшего человека (теперь военнослужащего), превратив его в безропотного и бессловесного раба. Каждая воинская часть сегодня по моему мнению - это пыточный застенок и если бы существовал прибор, улавливающий человеческие (вернее военнослужащих) мучения и страдания, то он по концентрации эманации этих страданий безошибочно мог бы определить, где дислоцируются воинские подразделения. А чтобы эта система и в дальнейшем оставалась замкнутой и самовоспроизводящей в военном ведомстве существует своя собственная система судопроизводства. Наивный гражданин думает наверное, что военные суды и прокуратуры нужны, для того чтобы сохранялась военная тайна. На самом деле они служат “буфером” между армией и обществом. Что случилось бы, если бы сведения об огромном вале преступности (называемый, напомню “неуставными отношениями”) выхлестывался в общество? Да просто общество перестало бы поставлять в эту систему материал, из которого эта система строится. Ведь это мы сами, своими руками кидаем в пасть ненасытного “чудовища” свои “кровиночки”. А так, своя собственная судебная машина делает все, чтобы объявить, что “унтерофицерская вдова высекла себя сама”. То есть виновата не система, а ее жертвы. Нечего было, мол, трепыхаться. Сегодня, когда практически каждый день средства массовой информации сообщают о побегах военнослужащих из воинских частей с оружием (о самоубийствах в воинских частях давно уже никто не сообщает, а ведь это две стороны одной медали. Слабые направляют насилие на себя, сильные - на окружающих), военные в ста случаях из ста пытаются доказать, что причиной такого побега является что угодно (в первую очередь патологические личности самих бежавших), но только не “неуставные отношения” (преступления) в этих воинских частях. И самое главное, практически никто и никогда не судит этих самых должностных лиц, с молчаливого согласия, ведома или подстрекательства которых творятся в вооруженных силах все эти безобразия. За всю практику работы мне известно только два случая, когда уголовная ответственность возлагалась не только на военнослужащих по призыву, но и на офицеров, в чьей зоне ответственности находятся жизни наших мальчиков.

Эта книга основана на рассказах военнослужащих по призыву и их родителей. Автор не утверждает, что все, что в ней написано - абсолютная правда. Я лишь хочу сказать, что сама верю каждому слову в этой книге. Мальчикам, которые рыдали в моем кабинете, вспоминая тот ад, через который им пришлось пройти, врать было незачем. Наоборот, им было очень стыдно, стыдно за свою слабость и беспомощность. Ведь каждый из них в отдельности не понимал, что бороться с этой огромной отлаженной машиной насилия в одиночку практически невозможно, здесь не помогут ни сила, ни ум, ни таланты. Это как огромный каток, который идет по человеческим судьбам - и только ручки-ножки летят в разные стороны. Они этого не знали. Им казалось, что прояви они больше стойкости и характера, все могло быть по-другому. И поэтому я верю и им и их родителям. А вот их командирам я не верю. И поэтому фамилии мальчиков в этой книге изменены. Они ведь уже и так подранки. И мне очень не хочется, чтобы их подвергали новым пыткам, заставляя изменить свои показания, “признаться”, что соврали, чтобы сокрыть свое желание не служить в армии. Такое насилие на наших глазах, к сожалению происходит слишком часто. Я даже не могу назвать настоящую фамилию мальчика, умершего от рака, в этом деле еще все далеко не закончено, предстоит трудная борьба. Имена же других погибших мальчиков - подлинные. Ведь им уже нечего терять - они уже нашли вечный покой на кладбище. Да и их родителям теперь уже ничего не страшно.

Что стало с Сергеем дальше и были ли наказаны Сережины истязатели, мы, к сожалению, не знаем, так как рассказавшие нам эту страшную историю Сережины родители в Комитет солдатских матерей больше не явились. Мы не стали настаивать, у нас в стране демократия и каждый сам вправе решать, как себя вести. Наверное, Куликовы испугались, а может быть их напугали. Сергея скоренько комиссовали по психиатрической статье и отвратительную историю замяли. Такое, к сожалению, случается в нашей практике очень часто.

Ушли и не вернулись родители мальчика, грудь которого, требуя снять нательный крестик, трижды прижигали рсакаленным утюгом. Третий раз утюг лег на область сердца.

Ушли и не вернулись, решили “не дразнить гусей” и “как бы не было еще хуже” многие и многие другие. Бог им всем судья. Как только будут они смотреть в глаза своих сыновей всю оставшуюся жизнь? Но это уже, как говорится, совсем другие истории...

Надо сказать, что служба Андрея Хасанова в армии не удалась с самого начала. Был Андрей небольшого роста, щуплый, сдачи обидчикам дать не мог. Вот и повадились его бить чуть ли не каждый день. Да если бы только бить - издевались все, кому не лень. Как после отбоя где соберутся “старики” (водки там выпить, в картишки переброситься), сразу поднимают и тащат к ним Андрея - для развлечения. Сказочку там рассказать, танец станцевать, “лося” ему пробить, приёмчик новый на нем показать, ну мало что еще придумают раззадорившиеся бездельники. Андрей убегал три раза, убегал, когда становилось невмочь. Убегал, когда понимал, что ни мама, ни кто другой, не защитят его от насильников. Убегал, когда понимал, что все слова офицеров, все просьбы обращаться к ним, если что, сплошное лицемерия. Ведь никто не обращал ни малейшего внимания на синяки, которые постоянно “украшали” тело мальчика. Никто не хотел слушать его жалобы. А ведь Андрей уже три раза просил командира роты перевести его в другую воинскую часть. Однако убежать в городе Гусеве было особенно некуда, а денег, чтобы выбраться за его пределы у мальчика не было. Да и бежал Андрей без какого-то определенного плана, бежал в никуда, просто, чтобы между ним его мучителями было как можно больше пространства. И наверное поэтому его каждый раз ловили. В третий раз, убежав, Андрей уже не пошел к знакомым родителей, которые уже дважды, по просьбе мамы, сдали его в воинскую часть. В этот раз он спрятался недалеко от их дома в наваленных около магазина картонных коробках. Наступила ночь, мальчик немного отдохнул и уже расслабился, однако вскоре был обнаружен военным патрулем (встревоженная соседка позвонила, что кто-то возится в ящиках). За Андреем в комендатуру приехал его ротный и еще два сержанта. Выведя мальчика на улицу они тут же его избили, приговаривая: “Будешь убегать? Будешь?” Затем отвезли в воинскую часть и заперли в “каптерке”, привязав веревкой в батарее. Перед этим долго били ногами, и пообещав, что “утром угостят еще больше”, удалились.

Утром следующего дня на построении (был понедельник, родительский день, на построении присутствовали пять-шесть родителей других военнослужащих) командир батальона вывел перед строем Алексея и его давешнего “дембеля” и стал говорить, что мол один подонок ударил, а другой пытался скрыть, обоим теперь и наказанными быть.

Когда ошалевший Алексей вернулся в строй, сзади раздалось: ”Ну все, стукач, теперь тебе не жить!”

Из отделения милиции мальчика забрали командир батальона и два сержанта. Его не били, а только пристегнули наручниками к двери УАЗика. Сказали, что он придурок и делают они это для того, чтобы он опять не сбежал. После этого Алексею очень захотелось убежать снова.

Двое суток Алексея продержали в УАЗике, пристегнутого наручниками. Еду приносили прямо в машину. За это время Алексей приноровился и есть и спать, “прикованным”. На второй день в воинскую часть вызвали мать Андрея. Когда она пришла, его освободили от наручников и проводили в кабинет комбата. Так его и маму долго ругали. Говорили, что мать воспитала дебила и олигофрена. Потом заставили Алексея написать объяснительную, что он убежал, так как очень тосковал по маме, потом опомнился и сам вернулся. Когда мама ушла, Алексея опять отвели в машину и пристегнули к ручке. Вечером Алексея возили в прокуратуру. Но там к нему не проявили интереса, два часа он просидел в коридоре, а затем его опять отправили к ставшим привычными наручниками.

Утром на третьи сутки Алексея отстегнули от машины и отправили в расположение его роты. Там его поставили дежурным по казарме, на так называемую “тумбочку”. Наручники однако не сняли, предусмотрительно пристегнув к ним пудовую гирю (“дембеля” баловались поднятием тяжестей). С этой гирей Алексей и дежурил по казарме, убирал, мыл помещения. На ночь его отстегивали от гири и пристегивали наручниками к спинке кровати.

На следующий день дежурным по подразделению был прапорщик Перепелкин, который сказал, что Алексей получил мало за свой побег, избил его и пристегнул в наручникам уже двухпудовую гирю. С такой гирей Алексей передвигаться по подразделению уже не мог, она весь день простояла рядом с ним на табурете. Прознавший про “наказание” ротный приказал “перестать издеваться над мальчиком” и на следующий день Алеша ползал по казарме с уже привычной пудовой гирей. На ночь его продолжали пристегивать наручниками к кровати.

Экзекуция длилась две недели. За это время Алексей превратился во всеобщее посмешище. В его роте не было ни одного солдата, кто не смеялся бы над ним, не говорил обидных слов, из которых “придурок” было приятно ласкающим слух. Смеялись над Алексеем даже ребята его призыва. Каждый старался толкнуть его, даже из-под тишка стукнуть. Прикованный к гире мальчик ответить не мог.

Когда через две недели гирю и наручники сняли, Алексей тут же перепрыгнул через забор и побежал домой к маме. Мама, услышав об издевательствах и унижениях, которым ее сын подвергся в воинской части, привела его в Комитет солдатских матерей. Там, разбирая обстоятельства призыва Алексея на военную службу мы обнаружили, что он вообще является гражданином Украины и никакого отношения к российской армии иметь не должен. Сейчас Алексей из нашей армии уволен и живет с мамой в своей деревне. Требовать наказания кого бы то ни было за все, что произошло с Алексеем во время незаконного прохождения военной службы, никто не намерен. Так же никто не наказан за незаконность призыва гражданина другой страны в вооруженные силы России.

При призыве на военную службу родителям Кости Левчука было клятвенно обещано, что их сын будет служить в Калининградской области. Вопреки обещанию в первый же день службы Константин был отправлен в учебное подразделение город Ковров Владимирской области. Всех призывников погрузили в один вагон. В дороге не кормили, ребята питались тем, что кому дали дома. По дороге все в вагоне пили водку (тоже взятую из дома). Пили тихо, никто не скандалил, каждый призывник думал тяжкую думу на тему, что ждет его в учебке (страшных слухов было предостаточно). В том же вагоне ехали демобилизованные морские пехотинцы из Балтийска. Их было человек десять, ночью они тоже пили, были буйные, долго скандалили, не давая никому спать. Утром, проспавшись, и, видимо, посчитав убытки за вчерашнее пьянство, пехотинцы-”дембеля” стали требовать денег от Кости и его товарищей. Так как большинство наличности у ребят еще прошлым вечером отобрали “родные” сержанты, то “вытрясывание” денег морскими пехотинцами было очень болезненным. Тех, у кого денег не было били по лицу и груди. Им никто не мешал. Досталось и Косте. Та как от битья по лицу денег больше не стало, одному из призывников сломали нос, другому рассекли губу, были и другие повреждения. Сдачи никто не давал. Натешившись, морские пехотинцы пошли пить дальше. Ночью всех призывников срочно подняли офицеры и стали пересчитывать. Оказывается, один парень сбежал в Каунасе. Как потом узнали, у этого парня вышел конфликт со старшим лейтенантом (тот его за что-то побил). Убежав, призывник явился в Каунасе в российское посольство, предъявил разбитый нос и рассказал об избиении. Потом все узнали, что этот парень служит в Калининграде. Когда поезд прибыл в Москву, старшего лейтенанта задержали и в Ковров ребят вез уже другой офицер.

В город Ковров новобранцы приехали в три часа ночи. Пешком дошли до части. Там всех посадили на табуреты и приказали ждать до утра. Утром всех повели в баню. В предбаннике приказали сложить все гражданские вещи. Больше ребята их никогда не видели. К 11 часам вечера ребят привели в казарму, где было уже более ста человек. Спали вповалку, по три-четыре человека на кровати (напрягите свое воображение). Утром выяснилось, что это помещение изолятора и вместе с ними находятся больные какой-то заразной болезнью. У многих новобранцев от тесного общения с больными поднялась высокая температура. У Константина она было 39,5 градусов, начался сильный кашель. Из медсанчасти Костя вышел через четыре дня. Кашель так и не прошел.

До принятия новобранцами присяги издевательства над ними носили вполне невинный характер - то сержант заставлял их отжиматься от пола по 20 минут кряду, а то разливал по полу несколько ведер воды и приказывал эту воду собирать тряпками. Отжимались по утрам и вечерам, а “уборка” проходила в субботу и воскресенье. Кормежка до присяги была сносной. Но однажды сержанты заставили несколько ребят (Костю в том числе) украсть из столовой зеркала. Кража обнаружилась и ребят стали кормить хуже. В это время из соседней роты убежали двое ребят. Их искали неделю, поймали и отправили в войска. В ночь, когда ребята убежали, Костину роту ночью подняли, всю ночь опрашивали, кто еще хочет убежать. Для профилактики каждого били в грудь. У Кости от этой ночи остался синяк от крестика, по которому пришлись удары. У кого синяки не прошли до бани, тех в баню не водили. Костю не пускали в баню ближайшие четыре недели.

Потом прошла присяга. К кому-то приехали родители и их отпустили в увольнение. При этом ребята получали задание от сержантов принести из увольнения деньги и еду. К Косте никто не приехал. Вечером после присяги сержанты “трясли” деньги у всех. У кого не было, тех избили. Ночью рота новобранцев спала спокойно - сержанты пили. Утром роту построили за двадцать секунд. Старший сержант Чепель прошел вдоль всех построенных взводов и каждого солдата ударил по лицу. За ним шел младший сержант Шилов и бил каждого в грудь. Молодые солдаты поняли, что с принятием присяги у них началась новая жизнь.

Особенно ребятам доставалось тогда, когда они стояли дневальными ко казарме. Тогда все пропажи списывали на них. Однажды Бажов зверски избил Костю за пропажу плейера - бил в грудь, лицо, из носа потекла кровь. Несколько дней спустя пропали планшеты. Бажов бил его по почкам, мальчик задохнулся и упал. Испугавшись, сержанты отнесли Костю на кровать. Больше его никто не трогал. Утром у него поднялась температура и две недели он провалялся в медсанчасти. В санчасти синяки и кровоподтеки видел санинструктор, который ничем его не лечил, только заставлял работать.

Вернувшись в казарму, Костя опять попал в наряд. В эту ночь дембеля пили водку. Костю позвали убрать со стола, а сержанты пошли спать. На другой день с утра взвод убирал территорию. Поздно вечером, уставшие ребята вернулись в казарму. Там все искали Костю. Сержант Бажов сказал, что у него пропала банка сгущенки. И потребовал, чтобы сгущенка была к вечеру. Сгущенку была взять неоткуда. Боясь расправы, Костя не пошел на ужин. Но Бажов все равно его нашел и завел в сержантскую комнату. Там уже находились три дагестанца Костиного призыва. Дагестанцы по приказу Бажова стали избивать мальчика. Когда он упал, его били ногами. Потом Бажов приказал поднять Костю. “Ну что, - спросил он - будешь еще выпендриваться?” Тут взыграла уязвленная гордость и Костя замахнулся на садиста, но руки его оказались в тисках. В ответ Бажов нанес ему сильный удар в переносицу. Костя обмяк на руках дагестанцев. Испугавшись, они отнесли его в сушилку. Перед этим занесли в умывальник и смыли с лица кровь. В сушилку принесли и кровать. Все тело Кости было в синяках и кровоподтеках. Всем было понятно, что в таком виде мальчику нельзя показываться на глаза офицерам. 6 дней Костя провел в сушилке. Туда же приносили еду, правда крайне нерегулярно. каждое утро мальчика будил Бажов ударом табуретки по голове. Потом, накрыв одеялом, Бажов бил его кулаками по всему телу, приговаривая, что это “витаминки”, чтобы лучше спалось. На четвертый день заключения в сушилке Костю вызвал к себе командир части, пришло письмо от его матери. Чтобы закрасить синяки, Костю “гримировали” три сержанта. Полковник синяков не заметил и ничего не спросил, ему было все равно. Когда солдат вернулся, сержанты построили всю роту, вывели Константина на середину и сообщили, что он крыса, сожрал банку сгущенки и работает на штаб. После этого его два раза ударили табуреткой по голове и заставили отжиматься наравне со всеми.

В день начала учений все сержанты один за другим предупредили Костю, что сегодня он “сыграет в ящик”. Солдат поделился своими опасениями с товарищами, но те только отводили глаза, думая: ”Слава богу, что не со мной”. Придя на стрельбище ребята начали убирать снег. Константина подозвал оператор полигона и попросил сходить проверить, хорошо ли работают мишени. Причем сказал это тихо, чтобы никто не слышал. Когда Костя уходил к мишеням, всем уже раздавали оружие. До мишеней было 900 метров и они были в полном порядке. И вдруг Костю осенило: ”Почему к мишеням послали именно меня? Ведь скоро начнут стрелять. Не этот ли несчастный случай обещал ему Бажов?” Косте очень не хотелось стать живой мишенью, поэтому он вырвал из блокнота листик и написал на нем:” Я, Константин Левчук, убежал из части не по своему желанию, а потому, что меня избивал сержант Бажов, он же обещал убить меня на стрельбах. Поэтому я убегаю и служить в этой части не хочу. Служить не отказываюсь, но буду служить дома, в Калининграде”. Записку он положил на противогаз и прижал камешком. Затем пошел по полю в противоположную сторону. Скоро вышел на рельсы и пошел по ним. В семи часам вечера дошел до Владимира. На вокзале Костя подошел к местным бомжам и обменял свое обмундирование на плохонькую гражданскую одежонку. Переночевал в подвале. Утром сел на электричку и доехал до станции Петушки(конечной). На вокзале познакомился с военными, возвращающимися из Чечни. Военные взяли мальчишку с собой до Москвы, там довезли до Киевского вокзала и дали с собой пятнадцать рублей. Поздно ночью уходил поезд до Брянска. Там была огромная толпа без билетов, которая вломилась в поезд, заплатив потом деньги проводникам. Костя постучался с другой стороны вагона, туда его впустили мужики, потребовавшие деньги на бутылку. Костя отдал им свои 15 рублей. В 10 часов утра уставший мальчик доковылял до дома своей бабушки в деревне под Брянском. На стук вышла бабушка. Внука она не узнала. Увидев родную душу Костя разрыдался, его долго не могли успокоить. Говорить мальчик не мог, у него была страшная слабость, поднялась высокая температура. Почти месяц провалялся Костя в бабушкином доме. Врача звать боялись. Потом, когда стал поправляться, бабушка позвонила Костиной маме, та приехала забирать ребенка.

Затем пятнадцать сержантов решили “окольцевать” молодых, то есть принять у нас неуставную присягу. Для этого каждый должен был заплатить им по 200 рублей, потом его 6-8 раз били железной пряжкой по голой заднице, затем по этому же месту табуреткой. Переведенные в “молодые” могли курить в казарме и ничего не делать. У Жени двухсот рублей не было, поэтому молодым он так и не стал. Сначала новобранцев хорошо кормили. Но скоро пища стала ухудшаться, порции уменьшались прямо на глазах, часто стали давать пищу из несвежих продуктов. Через несколько дней всем приказали писать письма домой, причем предупредили, что если напишут, как их обчистили, всю ночь будут заниматься физкультурой. Поэтому в своем первом письме домой Женя написал, что в части все хорошо. Всех ребят сразу предупредили, что если из дома придет перевод, половину денег нужно отдавать сержанту (дембелю), посылку, по дембельским же законам нужно было вскрывать в их присутствии (после этого от посылки, как правило, ничего не оставалось). Из оставшихся денег почти все уходили на ежедневные поборы - то дембелям на сигареты, то на фотопленку, то на дискотеку в увольнении.

Но страшнее всего было то, что в Жениной батарее служил сержант Суворов. Все, даже ребята его призыва удивлялись, как такого психованного садиста могли вообще призвать в армии. Часто Суворов просто слонялся по казарме без дела, подкарауливая молодых солдат. Однажды вечером Женя сидел на стуле и подшивал себе подворотничок. Он думал о доме, о маме и не заметил, как сзади неслышно подошел Суворов. Садист схватил Женю за горло и начал душить. Мальчик забился, попытался оторвать руки душителя, потом задергался и захрипел. Все вокруг вели себя спокойно - такие картины были будничны и привычны. Только когда горлом у Жени пошла пена, мучитель отпустил его и со скучающим видом пошел на поиски новой жертвы. Суворова так и прозвали “ковровским душителем”. Он маленького роста, коренастый и очень сильный - настоящий маньяк. Его боятся даже офицеры и предпочитают с ним не связываться. Говорят, что этот “отморозок” способен на все.

Сын на службу не жаловался, правда стал какой-то невеселый, замкнутый. Первой изменения в настроении сына заметила мама. Она-то и поговорила с Виталием по душам. Мальчик без обиняков ответил :”Мама, ты в это дело не лезь, мне все равно ничем не поможешь. Здесь так положено.” Когда Виталика отпустили в первое увольнение, мама дома раздела его и тщательно осмотрела. На теле сына было множество больших и маленьких синяков, расцвеченных во все цвета радуги. На настойчивые вопросы матери Виталий признался, что не всегда справляется с заданиями и за это ему достается. “Впрочем, как и всем остальным” - добавил мальчик.” Не думай, что я у тебя какой-то особенный”.

Через несколько недель Виталик к маме на свидание не вышел. Дежурный долго прятал глаза и только потом признался матери, что сын ее в госпитале, упал и ударился позвоночником. Маму в медсанбат пустили только после большого скандала.

Виталий лежал в палате один, был очень бледным и осунувшимся. Всю спину его покрывали огромные синяки. Видно было, что его били очень сильно и били, наверное, сапогами. Уголовное дело на обидчиков Виталий заводить отказался, сказал, что так будет только хуже, его могут убить совсем.

Со временем избиение забылось, Виталия вроде бы больше не трогали и служба покатилась своим чередом. Скоро исполнился год службе Виталия и стало намного легче. Только вот спина все время побаливала. Виталий стал отставать в физической подготовке, ночами из-за болей часто не мог спать. Обращался в медсанбат, но там давали таблетку аспирина и посылали куда подальше. А боли становились все сильнее и сильнее. Через несколько месяцев из-за пелены боли Виталий уже не мог воспринимать окружающий мир. Мать во всю била тревогу, жаловалась, ходила по начальству.

Жалобы возымели свое действие и Виталий положили в военный госпиталь. Там поставили диагноз - остеохондроз поясничного отдела позвоночника. Виталию начали давать обезболивающее. На время ему становилось легче, но после боль опять возвращалась. Тем более, что военный госпиталь, очень своеобразное лечебное учреждение - так больным приходится постоянно работать. Часто так много, что лечиться собственно и некогда. То уборка, то уход за тяжело больными, то работа на кухне, то погрузка угля. Виталику, с его больной поясницей, поблажек никто не делал.

Но однажды, придя на встречу с сыном, мама Виталика в госпитале не обнаружила. Врачи, пряча глаза сообщили матери, что у ее сына нашли туберкулез и перевели его в туберкулезное отделение. В глазах у женщины потемнело, она не могла понять, откуда такая напасть. Однако, приехав в город Балтийск она убедилась, что сын ее находится в хороший условиях, его лечат. Врачи обещали, что вылечат Виталика очень быстро. Да мальчик и сам повеселел, сказал матери, что здесь в отличии от госпиталя в Калининграде - просто санаторий, кормят хорошо и не заставляют работать. Мама обратила внимание, что Виталик стал очень бледный, сильно похудел за последнее время и все время морщится от приступов боли. Это вызывало сильное беспокойство, но ничто не подсказало тогда матери, что сегодня она видит своего сына в последний раз.

После полугода службы стало намного легче. Пришло новое молодое пополнение, новые “дембеля” переключились на новые жертвы, служить стало поспокойнее. Да и поинтереснее. Начались занятия по физической подготовке, рукопашному бою, прыжки в парашютом. Все это Пете давалось легко и служба стала даже приносить ему некоторое удовольствие. Но тут случилось несчастье - во время выполнения прыжка с парашютом Петя подвернул ногу. И родной батальон отправился на учения без него. А молодой десантник был приписан к другому подразделению, которого оставалось в расположении части.

И только тут, на новом временном месте службы Петя понял, что ничего он однако, о “неуставных отношениях” не знает. В роте царил такой беспредел, такие волчьи порядки, что душа просто холодела. Уже через сутки Петя понял, что долго здесь не выдержит. Несколько “дембелей”, из самых отпетых буквально вцепились в него. Причем главной их целью было унижение его достоинства. Они прямо мечтали увидеть Петра ползающим как животное у их ног и умоляющего не делать ему больно. Мелкие придирки и угрозы так и сыпались на него, Петя просто не знал, что ему делать. Он попробовал поговорить с командиром роты, но тот даже не стал слушать “приблудного” пехотинца.

А в роте тучи сгущались. В тот вечер Петр отказался стирать и гладить обмундирование одного из “дембелей”. После отбоя его разбудили двое и буквально затащили в сушилку. Там ждало еще четверо. Всемером “дембеля” долго и методично избивали Петю сначала кулаками, а потом, когда он упал, тяжелыми ботинками. Били до потери сознания. Очнулся Петр на своей койке весь мокрый, видимо с него смывали кровь. Губы были разбитыми и распухшими, все тело болело. А из темноты послышалось :”Завтра, сволочь, будешь делать все, как прикажем. Если не сделаешь, вообще убьем, но перед этим все изнасилуем...”

В висках Петра громко стучала кровь. В эту минуту он не думал о родителях, не думал о своей дальнейшей жизни. Ему просто не хотелось жить. Дрожащей рукой мальчик нашарил в тумбочке бритвенное лезвие и, прижимая его к груди, пошатываясь, пошел в умывальник.

Жизнь Пете спас один из неуставников, который, наверное, почувствовав неладное, через несколько минут заглянул в умывальную комнату. Молодой пехотинец, над которым они только что так хорошо поизмывались, лежал на полу в показавшейся черной луже. Рядом лежало тоже почерневшее лезвие. Крови на полу с каждой секундой становилось все больше. Ошалевший сержант побежал звать на помощь. Петру перевязали руку и отправили его в медсанчасть. Там оказалось, что падая, мальчик сильно ударился головой о край умывальника и у него по-видимому сломан нос и сильное сотрясение мозга. О случившемся сообщили офицерам и те стали думать, как сокрыть Чрезвычайное Происшествие. Дело в том, что бывают суициды и суициды. Очень часто военнослужащие, желая “закосить” от армии “подпиливают” себе вены, делая крохотный разрез, в котором показывается несколько капелек крови. Это называется “демонстративный суицид” и за это практически никого, кроме самого суицидника, не наказывают. Но в данном случае мальчик чуть не перерезал себе сухожилие, вену же он перерубил полностью. Здесь дело было нешуточное, матрос действительно пытался свести счеты с жизнью. А за это начальство по головке не погладит. За это можно не только премиальных, но и звездочек лишиться. Тем более, что пехотинец имел разговор с командиром роты, просил перевести его в другое подразделение и это многие знали. Поэтому, посовещавшись, было решено попытку самоубийство сокрыть, пусть все как-нибудь само собой “окуклится”. Авось пронесет.

Однако не пронесло. Мать Петра не стала молчать, а стала добиваться, чтобы сына как положено положили в госпиталь. Ее тревожило его состояние здоровья, беспокоил сломанный нос и сотрясение мозга сына. Беспокоило и хамское обращение с ней офицеров части. По их словам выходило, что это Петя во всем виноват, это она его плохо воспитала. Высокопоставленный офицер из штаба, куда она пришла жаловаться на бригаду просто выставил ее из своего кабинета, сказав, чтобы она не ходила и не скандалила. После обращения матери Петра в Комитет солдатских матерей руководство части было вынуждено, как и положено, отправить его на обследование в психиатрическое отделение военного госпиталя. Петя попал туда на девятый день после совершения попытки самоубийства. Психиатр, принимавший Петра, устроил привезшим его офицерам страшный скандал, назвав их преступниками и пособниками преступников.

Сейчас Пете уже легче. Он готовится к новой мирной жизни. Может быть, годы нормальной счастливой жизни сотрут из памяти мальчика пережитые им страшные мгновения, когда ему вдруг захотелось уйти из жизни, но, к сожалению, даже многие десятилетия не сотрут страшной метки с его запястья - это теперь навсегда. И клеймо самоубийцы - тоже навсегда. И сыновья Петра

На пятый день после прибытия Виталия в воинскую часть, перед утренним разводом Самодуров зазвал молодого солдата в сушилку роты. Виталик был почти на голову выше и гораздо тяжелее. В сушилке, ни говоря не слова “дед” нанес Виталию три сильных удара ногой в сапоге по груди. Затем Самодуров выгнал солдата из сушилки. На груди мальчика остались три здоровенных синяка.

Где-то через неделю, когда синяки начали сходить, во время уборки территории Самодуров завел Виталия за машины и, убедившись, что этого никто не видит, нанес удары в челюсть, по голове, ногам и в живот. Затем заставил его взять метлу и подметать мусор вместе со всеми военнослужащими. На голове, груди и голенях Виталика появились новые кровоподтеки.

Через два дня сразу после обеда Самодуров потребовал, чтобы Виталий закрыл его на ключ в каптерке, а разбудил только в вечернему разводу. Через полчаса дежурному приказали выдать бушлаты солдатам, поэтому пришлось открыть каптерку, а это разбудило Самодурова. Тот вышел недовольный и нанес Виталику несколько ударов ногой по рукам.

Еще через два дня Виталий после ужина в казарме смотрел телевизор с другими солдатами своей роты. Сержант Самодуров тренировался в спортивном уголке - как всегда бил руками и ногами боксерскую грушу. К Виталию подошел рядовой Останин и передал приказ Самодурова подойти к нему в спортивный уголок. Солдат отказался. Останин ушел, а через мгновение раздался крик Самодурова: ”Ну ты, урод, быстро сюда”. Виталий быстрым шагом подошел и Самодуров со словами: ”Ты что, сволочь, не понимаешь, что я тебя зову?” нанес ему удар кулаком в грудь. Затем Самодуров потребовал, чтобы Останин ударил мальчика, так как тот “совсем оборзел”. Рядовой Останин ударил солдата кулаков грудь. Затем Самодуров потребовал, чтобы мальчики подрались между собой, Виталик наотрез отказался. Тогда Самодуров отвел Останина в сторону и что-то ему втолковывал. Останин вернулся и стал избивать Виталия. Самодуров требовал, чтобы Останин бил сильнее. Тогда пацан не выдержал, схватил Останина за руки и повалил на ковер. Самодуров поднял Виталия и стал показывать ему “стиль пьяного”. Раскачиваясь из стороны в сторону он нанес шесть сильный ударов ногой в левое плечо. Последний удар свалил мальчика с ног и он упал, ударившись спиной о дверь. Самодуров снова поднял Виталика и сильно ударил ногой по шее. В глазах у парня потемнело и он упал снова, ударившись головой о бетонную стену. Первое, что почувствовал Виталий очнувшись - это вкус крови во рту. Кровь была и вокруг - она натекла из разбитого носа. Самодуров послал его в умывальник смыть кровь. Мальчик с трудом поднялся, все вокруг кружилось, голова раскалывалась, сильно тошнило. Он смыл кровь и вышел на улицу, там его вырвало. Это избиение видела половина роты, однако никто ничего не сказал и не сделал. К проделкам Самодурова здесь привыкли. Смотрели только за тем, чтобы он кого-нибудь не забил до смерти.

На следующий день в умывальнике Самодуров опять сильно избил Виталия за то, что он не сумел найти ему мыло для умывания. От этих ударов мальчику опять стало плохо. Болела голова, тошнило, в эту минуту ему просто не хотелось жить. Только мысли о маме и сестренке удержали мальчика в тот день от самоубийства. Обо всем, что с ним случилось, мальчик написал маме. Мама, получив такое страшное письмо от сына, сообщила обо всем командиру части. Однако ни Самодуров, ни Останин в избиениях не признались, сказали, что Виталий все выдумал. Но Самодурову все-таки дали семь суток гауптвахты. Вернулся он через сутки, совершенно озверевший и объявил, что Виталик теперь “стукач”. После этого ему устроили в роте обструкцию по полной программе. С ним никто не разговаривал, никто к нему не подходил, в столовой он сидел за столом один. Зато Самодуров ходил гоголем и всячески оскорблял и обещал ему скорую расправу как только скандал чуть уляжется. Из-за систематического унижения к Виталию вновь вернулись мысли о самоубийстве. Спасло только то, что его отпустили в отпуск по семейным обстоятельствам - мама после писем сына свалилась с инфарктом.

Саше Бирюкову постоянно доставалось больше всех. И не потому, что он был самым задиристым. Наоборот, Саша был очень спокойным. Он выполнял все, что от него требовали, но никогда не лебезил перед мучителями, а только улыбался какой-то потусторонней улыбкой. И эта улыбка бесила неуставников больше всего. Они нутром чувствовали, что могут покорить тело, но не душу Саши, в душе он оставался свободным и смеялся над ними. За месяц до смерти, Сашу “переводили” на другой период службы (в черепа). Этот жестокий обряд выглядит так - сначала претендента хорошо избивают. Потом спускаю с него штаны и заставляют отжиматься. Во время отжимания каждый дембель наносит пряжкой ремня девять ударов по оголенным ягодицам. Обычно дембелей у испытуемого бывает двое-трое. У Саши Бирюкова их было человек десять - так много нашлось желающих поиздеваться над этим сильным духом мальчиком. Страшные кровоподтеки от ударов металлической пряжкой не прошли у Саши до смерти.

У родителей Коли никаких сомнений, что военная служба сына будет проходить успешно никогда не было - высокий, сильный, красивый Коля всегда был прирожденным лидером. Кроме того он много занимался спортом, имел разряд по карате. Никто не мог безнаказанно обидеть Николая. А Коле больше всего на свете хотелось испытать себя на выносливость, хотелось трудностей. Еще до армии он узнал, что под Балтийском в поселке Парашютное есть школа разведчиков-диверсантов, куда принимают только самых-самых. Николая обещали взять. Однако перед самым призывом полковник, который оказывал талантливому мальчику покровительство, сообщил, что пришел приказ из Москвы в школу диверсантов брать курсантов только из других регионов России. На военном призывном пункте Коле предложили пойти служить в центр подготовки “Сатурн”, сказав, что там будут очень много испытаний. В “Сатурне” Николая сразу назначили на руководящую должность, мальчик выделялся даже среди незаурядных парней. После окончания “учебки” Николая распределили в город Каспийск, в артиллерийское подразделение морской пехоты.

Однажды Коля был дежурным по палатке и растапливал “буржуйку” березовыми поленьями. В это время в палатку ввалился абсолютно пьяный “замполит” их батальона, майор Костиков. Майор стал всячески оскорблять Колю, говорить, что его подразделение “дерьмо”, а сам Николай еще хуже. Мальчик сказал майору, что он пьян и потребовал покинуть палатку. В ответ на это майор схватил из ящика березовое полено и стал наносить Николаю удары по голове. Молодой солдат “нежно” скрутил майора и направил центробежную силу к выходу из палатки. Ругаясь, майор бодро “вылетел” вон. А через некоторое время Николая потребовал к себе дежурный по части. В дежурке уже сидел злой как черт замполит. Дежурный стал требовать у Коли объяснений, на какой основании он избил майора. Николай эти объяснения дал. Тогда дежурный отвел пьяного майора домой, сказав тому, что обязательно накажет его обидчика. Вернувшись, дежурный капитан отпустил Колю, сказав, что этот майор уже всех достал своим пьянством.

Но на следующий день в Колину палатку пришел прапорщик Перетяка из соседней первой батареи . Вообще про первую батарею ходили самые ужасные слухи. Говорили, что ее командир лейтенант Новиков недавно до полусмерти избил молодого солдата, отбив ему почки. На лейтенанта было заведено уголовное дело. Все солдаты из первой батареи ходили вечно забитые, все в синяках. Их постоянно избивали то прапорщик, то лейтенант. Два истопника из офицерской палатки, где жили оба начальника вечно ходили с “фингалами” под глазами и с перебитыми носами - прапорщик и лейтенант были ими все время не довольны - им все время было то жарко, то холодно. Солдаты из первой батарее были частыми гостями в палатки Колиного взвода. Там они могли спрятаться от избиений и издевательств, немного передохнуть. Колины ребята часто их подкармливали. И теперь прапорщик Перетяка стал преследовать и каждый день избивать Николая приговаривая: ”Я тебе , гаденыш покажу”, как поднимать руку на офицера”.

Тут в подразделении прошел слух, что скоро будет командировка в Чечню на две недели. Прапорщик Перетяка сообщил Николаю, что включил его в состав группы. В ужасе, Коля бросился к своему лейтенанту и упросил его вычеркнуть свою фамилию. Группа уехала без Николая. Все две недели пацаны из первой роты, не вошедшие в уехавшую группу “балдели” под руководством Николая. Им не страшна была никакая работа, даже самая тяжелая, они отдыхали только от того, что их никто не избивал и не оскорблял. Две недели прошли спокойно.. Но вот командировка кончилась и батарея вернулась в часть. Все ребята были страшно исхудавшие, почерневшие, на них не было живого места. Они рассказывали, что когда кто-нибудь ошибался в наводке орудия, прапорщик с лейтенантом до крови били их по рукам железным прутом. Да и вообще говорили, что после каждой такой командировки Перетяка и Новиков все больше и больше теряют человеческий облик.

А потом случилась катастрофа. В момент, когда объявили о новой командировке, лейтенант Николая заболел гепатитом и был отправлен в госпиталь. И хотя перед отъездом лейтенант слезно просил командование не отправлять Николая никуда без него, Перетяка с Новиковым, имеющие огромный зуб на Колю как-то уговорили командира батальона и фамилия Николая значилась в группе под их руководством. Тем же вечером прапорщик Перетяка сказал Коле :”Ну все Семихатный, ты достукался. Будет тебе дорога в один конец”.

И особенно доставалось Сереже Касаткину. Не то чтобы мальчик был глупым и не усваивал новую специальность, не то чтобы он был нерасторопным и не старался угодить новым “хозяевам”( старался, куда уж тут денешься), просто не пришелся Сережа ко двору в своем кубрике. Вернее, пришелся. В качестве “мальчика для битья”. Кроме Сергея в кубрике был еще один молодой матрос, Павел, то тот как-то ухитрился расположить к себе главного в кубрике, матроса Алексея Крюкова. То зажженную спичку подобострастно поднесет к сигарете Крюкова, то льстивое слово ему скажет, то Сережу Касаткина “подставит”, чтобы ему, Павлу, не попало. Словом, заделался парень местной “шестеркой”. А вот Сережа так не мог. Он просто терпел, надеялся, что пройдет время, придет новое пополнение, появятся у мучителей новые беззащитные “мишени” и они оставят его в покое. Вот только силы человека не беспредельны.

В тот роковой вечер в кубрике намечалось веселье. Родители прислали Сереже очередную посылку. Продукты из нее и намечали сегодня съесть в кубрике. Естественно, без Сережиного участия. А потом приказали мальчику любым способом достать бутылку спиртного. Денег у Сережи не было, да и горько было на душе после поедания на его глазах мучителями заботливо собранных мамой “вкусностей”, всего, что он, Сережа, так любил на гражданке. Поэтому мальчик идти добывать бутылку отказался. За это Крюков определил ему наказание. Один из его подручных, Михаил, должен был взять “пластырь”( широкую доску, предназначенную для локализации течи в корпусе корабля), отвести Сережу в один из дальних (и нижних) отсеков корабля и там устроить ему экзекуцию. Пластырь применялся для ударов по “заднему фасаду” матросов. После таких ударов, какими бы сильными они не были, как правило, не оставалось синяков. Михаил поручение выполнил полностью и с удовольствием. Бросив избитого Сережу лежать на полу помещения, он вернулся в кубрик. “Гулянка” продолжалась. Прошло два часа, Касаткин в кубрик не вернулся. Крюков послал Михаила притащить мальчика в кубрик.

Тело Сережи Касткина покоится на кладбище родного провинциального городка. А достославный “Хомут” сегодня уже капитан второго ранга и командир боевого корабля. Правда, военная прокуратура имеет к нему много претензий о продолжающемся рукоприкладстве. Да и случай с самоубийством молодого матроса в практике этого командира не единственный. “Шоу тайм”, представление продолжается, господа!

Денис рос обычным мальчиком. Воспитывала его и старшего брата одна мать, с отцом они развелись, когда Денис был совсем малышом. Дедушка с бабушкой (мамины родители) в Денисе души не чаяли. Когда мальчик стал подрастать, то часто помогал старикам на огороде. Очень любил возиться с землей. Сам вырыл колодец, чтобы старикам не приходилось ходить к ближайшему озеру за водой для поливки. В школе Денис учился средне, зато у него было много друзей, в классе сложилась дружная и веселая компания. Проводы Дениса в армию прошли очень весело, никто и подумать не мог, что снова все вместе они соберутся менее через год - на похороны Дениса.

Служба правда тяжелая - обход границы только в одну сторону десять километров. И не на машине, а пешком, так как проблемы с бензином. Так что двадцать километров каждый день, без различия дня и ночи, в любую погоду - это по силам не любому. Тем более изнеженному городскому мальчику. В первый же дозор растер Денис ноги до кровавых мозолей. Да и ребята говорили, что через год такой службы начинают пограничники “волком выть” от бесконечной тишины, от того, что не видишь ни родных, ни близких, ни даже посторонних людей. Следует сказать, что специфика службы на пограничной заставе состоит в полном отсутствии таких понятий как увольнения и отпуска. После окончания учебного подразделения пограничник проводит практически безвылазно полтора года на одном месте. В окружении одних и тех же лиц и событий. Невозможность снятия стресса в течение такого длительного времени влияет отрицательно даже на полностью здоровую психику.

Денис очень просил, чтобы мама приехала его навестить. Хотя и писал, что добраться до его заставы очень и очень трудно (в одну сторону не менее пяти часов езды). В сентябре у матери был день рождения и Денис прислал очень трогательное письмо, в неумелых мальчишеских стихах написав, как любит он свою мамочку и как скучает по ней. Мать рвалась посетить заставу сына - но тут навалилось множество проблем - сначала болела сама, потом положили в больницу беременную жену старшего сына. Денис очень болезненно переживал появление на свет племянника - мальчику казалось, что мама больше будет любить внука и забудет про него, Дениса.

Денис был мертв. Уже потом судебные медики дадут заключение, что Денис, приставив к сердцу дуло автомата, выпустил в себя восемь патронов, причем последние вошли в уже мертвое тело . Когда Дениса перенесли на заставу, то стали анализировать его поведение в последние несколько дней его жизни, то нашли много странностей. Теперь, увы бесполезных. Стало понятно, что в последнее время Денис находился в состоянии глубочайшей депрессии. А вечером почтальон принес письмо от матери Дениса, где она писала, как любит сына и что скоро к нему приедет. Это письмо могло спасти жизнь, но, к сожалению, опоздало...

Руслан Николаев вырос в небольшом поселке на юге Башкирии. С детства видел , с каким уважением относятся односельчане к военным и зародилась в душе мальчика мечта - обязательно стать офицером. Однако поступление Руслана после окончания школы в военное училище окончилось плачевно - молодому человеку однозначно дали понять, что ни умом, ни способностями он не вышел, так что дороги в офицеры у него не будет. Руслан тяжело переживал это, однако мечту свою не оставил. Он был упрям и упорен. И решил: ”не получилось с наскока, попробую еще раз после успешной службы в армии”.

В июне 1993 года Руслан благополучно стал матросом славного Северного флота. Молодого моряка из Башкирии, гордо щеголявшего в своей бескозырке, после принятия военной присяги принял в свой экипаж эсминец “Славный”. Тут-то многим иллюзиям Руслана насчет почетной и романтической военной службы на флоте было суждено потерпеть полное крушение. Служба оказалась тяжелой, грязной, полной оскорблений и издевательств. Молодое пополнение (их вместе с Русланом прибыло человек двадцать) много узнало о “славных традициях” боевого корабля. Они узнали, что молодых матросов здесь обирают до нитки, забирая абсолютно все, что они привезли из дома. Что новенькое обмундирование, выданное в пункте комплектации, им скоро “обменяют” на старое и поношенное (многие молодые подвязывали прохудившиеся ботинки проволокой). Что кормят хуже последних собак. Масло, мясо и все вкусное забирают старослужащие, молодым остается только пустой суп, мало чем отличающийся от воды и пригоревшая каша (как вариант слипшиеся макароны) и компот без сахара. Что старослужащие заставляют молодых прислуживать им, все время приносить деньги, чуть что бьют смертным боем. Что у старослужащих кавказской национальности (почти треть экипажа) есть интересная привычка - отбирать молодых матросов посимпатичнее, уводить их в свои кубрики и каждую ночь там насиловать. Что на этом корабле было уже несколько случаев самоубийства молодых матросов, после каждого из которых ситуация на время стабилизировалась, а затем все начиналось по-новому.

А в эту пору началась уже осенняя призывная страда. И Руслан придумал вот что - как-то утром сказал родным, что возвращается на корабль. Сел на поезд, доехал до соседнего районного городка. Там переоделся в гражданское и “явился с повинной” в ближайший военкомат. Так мол и так, я паренек из другого района, здесь у вас скрывался от призыва. Но замучила меня совесть, хочу отдать долг родному Отечеству и честно пойти служить. Такая душещипательная история, что дамочки из призывной комиссии даже платочки достали. И пожалели бедного ”косильщика” с честной и бесхитростной физиономией, тем более, что военкомат с треском заваливал план призыва и каждая “голова” была на счету. “Ну что, призывничок - спрашивают - готов служить родине в миротворческих войсках в республике Таджикистан?” “Готов!” - вне себя от радости завопил Руслан. А сам думает: ”В этом самом Таджикистане ну ни за что не узнают что я комиссованный.” Принял наш Руслан на сборном пункте второй раз присягу на верность России-матушке и ближайшим “бортом” был переправлен в таджикские горы.

Видно такой уж наш Руслан оказался везучий, что первый же поход за водкой в ближайший кишлак оказался для него последним. Как назло в это время в кишлаке гостила местная банда. И попал наш парень прямо, так сказать, “к столу”. И пришлось Русланчику целых полгода отбатрачить на местного богатея, которому сходу “продали” солдатика бандиты. Бай Руслана не бил, не издевался, но работать пришлось много - и еду готовить и овец пасти, и детей хозяйских нянчить. Хорошо еще, что вырос Руслан в многодетной семье, был по счету третьим, поэтому умел все - и коров доить, и деток кормить. За полгода мальчик прижился в чужой семье, стал почти своим. Да и то сказать - внешность у него почти таджикская. Лицо широкое, плоское, только вот глаза не узкие. Но вот однажды, когда бдительность хозяев совсем ослабла, Руслану удалось сбежать из рабства. Долго он слонялся по горам, чуть не погиб от голода и холода, но в конце концов вышел к своим.

Невероятная история, скажете вы, но порой правда - намного невероятнее самой искусной лжи.

Тринадцать историй страданий и унижений. Тринадцать исковерканных человеческих судеб. Тринадцать шрамов и на моем сердце. Я ведь так и не научилась абстрагироваться от происходящего. Так, к примеру, нормальный человек до сих пор не может оставаться равнодушным к тому, что творили фашисты в концентрационных лагерях во время Второй Мировой Войны. Так и мне нелегко живется со знанием того, ЧТО творится каждую секунду в воинских частях и что я не в силах помочь каждому. Поэтому и увидела свет эта небольшая книжка. Небольшая не потому, что нет больше материала, а потому, что его слишком много и каждая следующая история будет полна бесконечных повторений, хотя происходило это с разными людьми, в разное время, в различных воинских частях. Когда я писала эту книгу, мне хотелось, чтобы каждый задумался над огромным социальным вредом, который несет существующая система военной службы.

Сегодня, когда президент Путин неоднозначно ставит вопрос о необходимости скорейшего реформирования вооруженных сил, переводе их на профессиональную основу, главным аргументов против звучит: “Это очень дорого. России это не по карману”. Опыт перехода на профессиональную армию такой страны как Соединенные штаты Америки показал, что содержание контрактной армии на тридцать процентов дешевле, чем содержание армии по призыву. Дорог только переход. И он действительно дорого стоит. Но вот вопрос. А кто считал, сколько действительно стоят сегодня наши вооруженные силы? Сколько стоят слезы и здоровье матерей, два года их страданий, пока сыновья не вернутся домой со службы? Сколько стоит неправильный выбор профессий, когда ребята призывного возраста идут учиться куда угодно, лишь бы не идти на военную службу. Сколько стоят слезы брошенных жен и детей, мужья и отцы которых вступили в брак и завели ребенка, только чтобы получить отсрочку от армии? Сколько стоит здоровье “косильщиков”, которое они гробят, чтобы только не оказаться в армии? Сколько стоит здоровье нации, которое подрывается нездоровыми тенденциями, господствующими в вооруженных силах и воздействующими на общество? И этих вопросов может быть много.

А пока пытки в Российской армии продолжаются, сегодня, сейчас, в это самое мгновение...

НЕМНОГО ОБ АВТОРЕ:

МАРИИ ВЛАДИМИРОВНЕ БОНЦЛЕР 41 ГОД. С 1995 ГОДА ОНА РАБОТАЕТ ПРЕДСЕДАТЕЛЕМ КОМИТЕТА СОЛДАТСКИХ МАТЕРЕЙ КАЛИНИГРАДСКОЙ ОБЛАСТИ. А С 2002 ГОДА ВОЗГЛАВЛЯЕТ ЕЩЕ И КОМИТЕТ АЛЬТЕРНАТИВНОЙ ГРАЖДАНСКОЙ СЛУЖБЫ. У МАРИИ ВЛАДИМИРОВНЫ ТРИ СЫНА. СТАРШЕМУ УЖЕ ДВАДЦАТЬ ТРИ, МЛАДШЕМУ ТРИ ГОДА.

ПО СПЕЦИАЛЬНОСТИ МАРИЯ ВЛАДИМИРОВНА ПЕДАГОГ, СЕЙЧАС ПОЛУЧАЕТ ВТОРОЕ ВЫСШЕЕ ОБРАЗОВАНИЕ - ЮРИДИЧЕСКОЕ. ОНА ПОСЛЕДОВАТЕЛЬНЫЙ ДЕМОКТАТ И СТОРОНИК ЛИБЕРАЛЬНЫХ ТРАДИЦИЙ. В СВОБОДНОЕ ОТ ОСНОВНОЙ РАБОТЫ ВРЕМЯ ЗАНИМАЕТСЯ ЖУРНАЛИСТИКОЙ, РИСУЕТ, ПИШЕТ СТИХИ И ПРОЗУ.